Международный геополитический аналитический центр «STRATFOR» опубликовал заключительный прогнозный отчет по 2012 году, в котором отмечено, что в этом году одним из главнейших явлений в мире станут события вокруг инициированного Владимиром Путиным Евразийского союза. Аналитический центр предполагает, что к 2015 году союз выйдет за рамки экономических пространств и начнет совмещать в себе военно-политические функции. В российских политических кругах в качестве членов Евразийского союза упоминаются Беларусь, Россия, Казахстан, Таджикистан и Узбекистан, в свою очередь Украина, Армения и Молдова рассматриваются как возможные составляющие объединения.
Президент Грузии Михаил Саакашвили уже несколько раз называл Евразийский союз, по одной из версий впервые инициированный Андреем Сахаровым, попыткой создать модернизированный Советский союз. Какие угрозы могут нависнуть над Грузией в случае, если в условиях лидерства России Евразийский союз окончательно сформируется? – с этим вопросом информационное агентство «Медианьюс» обратилось к политологу Бесику Оболадзе:
– В отношении Грузии проблемы возникнут в геополитическом, геоэкономическом, геостратегическом и других измерениях, а также с точки зрения безопасности. Я коротко коснусь каждого из них: страны Черноморского и Каспийского бассейнов и Центральной Азии географически расположены в центральной зоне глобальной нестабильности. В последний период этот регион вернул себе исторически существующий статус ареала, связывающего Европу с Азией, и преобразился в общее трансевразийское пространство. Создание Евразийского союза нарушает это пространство, ставит под вопрос его геоэкономическую функцию и роль транскоммуникационного моста, соответственно, оно переродится в «закрытое» пространство, что непосредственно отразится на перспективах Грузии как одного из звеньев этого пространства. Регион Черного и Каспийского морей и Центральной Азии из-за высокой степени конфликтогенности и т.н. фактора силового вакуума часто называют «Евразийскими Балканами». Он, как уже было отмечено, занимает почти все евразийские глобальные коммуникационные узлы и энергоресурсы. В этом трансевразийском пространстве со стороны глобальных геополитических и региональных акторов сформировался многоступенчатый статус-кво в отношении региона в общем, конкретных стран и региональных конфликтов. То же самое произошло с глобальными энергопроектами, геоэкономической и геополитической функциями региона, в отношении международной безопасности, в том числе терроризма, экстремизма и других аспектов. Соответственно, для достижения целей, заложенных в создание Евразийского союза, России понадобится нарушить этот статус-кво. А это поднимет и без того критическую степень конфликтогенности региона до критического уровня.
Конечно, для нас особенно тревожной является военная составляющая Евразийского союза, что подразумевает создание единой оборонительной системы, формирование коллективных вооруженных сил для поддержания в пространстве союза «стабильности» и погашения внутренних конфликтов, а также означает защиту внешнего периметра нового образования. Здесь же нужно учесть, что страны, являющиеся потенциальными членами Евразийского союза являются подписчиками Договора о коллективной безопасности. Для нас особую важность представляют страны Южного Кавказа и Туркменистан. У Военного флота России и так было большое преимущество в Каспийском море, и она продолжает его модернизацию, параллельно с этим Туркменистан выражает желание создания с помощью России собственного флота. Примечательно и то, что Туркменистан уже достаточно долго обладает международным правовым статусом нейтралитета. Приобрести такой статус для обеспечения своего суверенитета лишь на основании своего желания, как правило, не может ни одна страна – для этого нужна договоренность глобальных акторов. Ориентация других прикаспийских стран на Евразийский союз, практически, полностью определит военно-стратегическое преимущество России в этом регионе. Армения, несмотря на проведение политики комплементаризма, является членом Организации Договора о коллективной безопасности. Азербайджан, являясь точкой опоры «Евразийских Балкан», представляет собой жизненно необходимый «ключ» к реализации каспийских и центрально-азиатских энергоресурсов для западных энергопроектов. Сотрудничество между Азербайджаном и Турцией является тем звеном, которое, по расчетам этих стран, должно помешать России стать монополистом на Кавказе и потерять влияние в Центральной Азии, но учтем также и то, что Азербайджан, особенно в контексте карабахского конфликта, чувствителен к российскому влиянию. Получается, что Грузия является единственной страной региона, обладающей четко определенными приоритетами западной направленности, отличающейся стремлениями к НАТО в вопросах безопасности и т.д. Однако здесь же надо отметить, что еще в 2002-2003 годы положение Грузии в связи со стратегическими приоритетами было подобно другим странам региона. Во время встречи президентов на Сочинском саммите марта 2003 года было декларировано стратегическое партнерство как с Россией, так и с США. Избирательная коалиция тогдашней правящей команды выступала с т.н. крестообразной концепцией многовекторности. С моей точки зрения, в отношении внешних приоритетов это было неоформленностью и хрупким фактическим нейтралитетом. На сегодняшний день ситуация изменилась, в «Евразийских Балканах» Грузия остается для Запада самым надежным партнером. Здесь же необходимо отметить российско-грузинскую войну 2008 года и ее геополитический характер, что позже признал президент Медведев. Он сказал, что эта война была нужна России для того, чтобы сдержать расширение НАТО. Я считаю, что именно в этом контексте следует «читать» запланированную на конец января текущего года встречу высшего уровня президентов США и Грузии, и такой же контекст носят ожидания, связанные с Чикагским саммитом НАТО.
– Как может повлиять Евразийский союз на оккупированные регионы Грузии?
– Вступление сепаратистских регионов в Евразийский союз является первостепенной опасностью для Грузии и Южного Кавказа вообще. В таком случае легко представить, к чему приведет нахождение основной части территории Грузии и ее оккупированных регионов в двух поляризованных военных блоках (НАТО – Евразийский союз), однако здесь же следует отметить, что оккупированные регионы Грузии не смогут вступить в Евразийский союз без признания независимости этих регионов странами, которые являются потенциальными членами этого союза. А это не такое уж легкое дело. У целого ряда стран Центральной Азии и другой части постсоветского пространства, которые являются потенциальными членами Евразийского совета, международные обязательства, которые ограничивают их ареал принятия подобных решений.
– Что касается Южного Кавказа…
– На фоне того, как Россия «справляется» с угрозами, связанными с религиозным экстремизмом и терроризмом, можно прогнозировать новую волну терроризма и экстремизма, вызванную нарушением статуса-кво в Центрально-Азиатском регионе, эффективного ресурса борьбы с которой нет ни у России, ни у Евразийского союза, и это скажется на Южном Кавказе.
– Что, по вашему мнению, стало причиной педалирования идеи создания Евразийского союза для Кремля?
– В декабре 2011 года проходящие в России процессы достигли кульминации и критического предела. Определенный для успокоения Запада и создания внутренних ожиданий либеральный фасад Медведева не сработал. Выборы в Думу и представление Путина в качестве нового кандидата в президенты разбили все иллюзии, существовавшие относительно реформирования и демократизации России. В России началась волна протестных выступлений, страна оказалась перед новой реальностью – Москва вынуждена стартовать в новом идеологическом пространстве.
Именно сложившиеся недавно обстоятельства толкнули правящую элиту России «пробудить» евразийскую идеологию. С 2000 года в России власти монополистически контролировали программное обеспечение политической, идеологической, информационной и социально-культурной жизни. Соответственно, Кремль решал, кто должен быть внутри системы и вне ее. Также решалось, кому быть маргиналом, а кому участвовать в большой политике. Все понимали, что существующие эклектические, тестно переплетенные друг с другом «либерализм» и «патриотизм» не смогут работать в будущем десятилетии.
Я считаю, что именно на фоне этого в России возникают инициативы создания евразийской идеологии и Евразийского союза. Сдесь же отметим, что в 2000-2004 годы эти концепции в определенной степени игнорировались правящей элитой на таком уровне, что на выборах в Думу 2003 года не дали победить ни одной политической силе евразийской направленности: блок «Великая Россия – Евразийский союз» потерпел на выборах в Думу постыдный «провал». Напомним, что на выборах в противостояние друг с другом вступили несколько партий евразийской направленности. Евразийская партия (депутат А. Ниязов, Бородин), Партия «Евразия» (Дугин) и другие политические силы евразийской направленности не смогли преодолеть 5-процентный барьер, необходимый для прохождения в Государственную думу. А это произошло не без воли администрации Кремля.
– Какие геополитические и геостратегические аспекты видит Кремль в Евразийском союзе?
– Интересы России в отношении Евразийского союза основаны на нескольких главных принципах евразийности. Из них я бы отметил идею создания многополярности с региональными полюсами влияния; именно из модели многополярности выходит вторая составляющая их политической философии – интеграция постсоветского пространства. Причиной этой интеграции является тот факт, что Кремль осознает: Россия не сможет самостоятельно стать самобытным и законченным полюсом. Ей нужны союзники и интеграция. России нужны Украина, Казахстан, Азербайджан, вход вглубь Центральной Азии, объединенныйтэнергетический, экономический, военно-стратегический потенциал, полезные ископаемые и маршруты их вывоза. Здесь, в первую очередь, конечно, подразумевается Южно-Кавказский коридор.
Скажем и то, что инте
рес к Каспийскому и Центрально-Азиатскому регионам испытывают и другие геополитические центры (США, Евросоюз, Китай). Лидеры трех ответвлений исламского мира – Турция, Иран и Саудовская Аравия – борются за влияние в регионе. На этом фоне страны Центральной Азии проводят многовекторную внешнюю политику, что выражается в готовности сотрудничать с любой внешней политической силой, которая будет готова помочь им. Но проблема заключается в том, что они до сих пор не выделили, какой из акторов является для них приоритетным. Это сильно сдерживало и ограничивало любую силу в обретении регионального влияния. Именно это давало внешней политике Центральной Азии специфический, нестабильный характер. Новая реальность, попытка создания Евразийского союза нарушает не только политику многовекторности стран региона, но и ставит под вопрос западные проекты, направленные на регион. В первую очередь, конечно, имеется в виду стратегия Шелкового пути, что подразумевало функцию моста Центральной Азии и Южного Кавказа между Европейским и Азиатско-Тихоокеанским регионами. Как видите, в случае развиртия событий по российскому сценарию, Южный Кавказ теряет важнейшую геополитичекую функцию.
Неопределенность стран Центральной Азии в отношении стратегических партнеров ограничило их включенность в связи с западными глобальными энергопроектами (транскаспийский газопровод), они не приобрели функцию полноценного геополитического моста и не смогли диверсифицировать добычу энергоресурсов и их траспортировку. Отсутсвие стратегического выбора, неосуществимые необходимые реформы, «страх» цветных революций и Арабской весны создают для правящей элиты фон, направленный на Евразийский союз.
Вместо упомянутых геополитических и геоэкономических функций, возникает вероятность геоэкономического тупика, что подразумевает безликого клона Евросоюза в виде Евразийского союза, вместо стратегии Шелкового пути.
– Является ли неоевразийство новой идеологией?
– Неоевразийство хотя и не лишено элементов идеологии, но все же не является идеологией в прямом смысле этого слова. Евразийство сложилось в 20-е годы прошлого века в эмиграции. Евразийство не означает только работу над геополитическими проблемами, среди евразийцев мы встречаем языковедов, этнологов, историков и т.д. Их объединяет признание России как одновременно европейского и азиатского государства, которое не лежит ни в Европе, ни в Азии. В этой концепции самым главным является феномен «великорусскости». По их логике особенность «великорусскости» не заключается ни в этнических, ни в религиозных элементах. «Великорусскость» сложилась за счет слияния славянского и турецкого (монгольского) этносов. Здесь главной является историческая идентоичность, что отражается в виде феномена турана. Для нас неоевразийство актуально как геополитическая доктрина –угрозы, возникшие на фоне уже заявленного Евразийского союза. Как мы отметили выше, начиная с 90-х годов XX века по сей день политические силы, являющиеся носителями евразийской идеологии были изгнаны из политического пространства. Но на сегодняшний день в России сложилась ситуация, когда Кремлю потребовалась доктрина для концептуального обеспечения автаркии России, но также и для того, чтобы она была объявлена центром внешнеполитических пространств.
– Почему до этого евразийская идея не была важна для Кремля?
– Евразийство в ранге стратегических приоритетов российских властей исходит из того, что с 2000 года Кремль приступил к строительству «либеральной» энергоимперии. Было необходимо обеспечить два наиважнейших энергопроекта, направленных на Европу, – Северный и Южный потоки – а также направленный к Турции через Черное море «Голубой поток», монополизацию туркменского газа и, как результат, достижение энергозависимости Европы от России. К этому добавлялась фасадная демократия Медведева и политика «перезагрузки» с США. В таких условиях создание Евразийского союза было неуместно.
